Мигель Родригез. Часы, женщины и политика
Интервью с Мигелем Родригезом. Глава Festina Lotus Group, Владелец марки L.Leroy.
Крупных часовых групп не так уж много, и они возникли согласно некому плану, стратегии, выбранной их основателями. А какова была ваша стратегия? Какую цель вы преследовали, объединяя марки и производства под крышей Festina?
Надо же, меня раньше ни о чем подобном не спрашивали. Я даже смущен. Когда я только начал работать, я вообще не думал о том, что делаю. Я просто много работал, все время был в разъездах, вел переговоры. Когда мне показалось, что рационально перейти от просто дистрибуции к выпуску собственных часов – приобретал бренды, когда мне требовалось увеличить производство – увеличивал, и вдруг я сам несколько лет назад огляделся и увидел, что у меня довольно большая компания, в которой занято почти три тысячи человек по всему миру. Я сам был поражен и на секунду испугался: что я буду делать с такой большой компанией, я до последнего момента воспринимал ее как обычный бизнес, который требует постоянного личного участия. Но тут я осознал, что хотя у меня действительно серьезное производство, большой оборот, по сути – ничего не изменилось. Я по-прежнему очень много работаю.
Но все-таки одна тенденция в развитии вашей компании очевидна: вы все больше смещаетесь в сторону Швейцарии, собственного производства и, соответственно, более высокого ценового сегмента. Сейчас Festina Group в Швейцарии владеет настолько мощным производством, что может производить «все, кроме камней» - это ваши собственные слова. Вы хотите конкурировать со Swatch Group?
Нет, я бы тут не стал вообще говорить о конкуренции. Нам принадлежит группа предприятий Soprod, а также Manufacture Horlogerie Valee de Joux, мануфактура, на которой мы создаем собственные сложные калибры для двух марок – Perrelet и L.Leroy. Для последней там разработали базовый автоматический мануфактурный механизм с запатентованной технологией StruTec, также мы создали свой собственный механизм с турбийоном и планируем запустить в производство еще ряд усложнений. При этом я вовсе не ставлю целью конкурировать с ЕТА. Это прекрасные механизмы. Меня просто раздражает, что их ставят сейчас везде: например, мне предлагают роскошные часы известного исторического дома, а внутри у них стоит нечто на базе ЕТА. Toyota тоже делает отличные моторы, но вы же не ожидаете увидеть такой под капотом, скажем, Ferrari.
То есть фактически собственные калибры вы разрабатываете только для двух марок: Perrelet и L.Leroy. Вам не кажется, что это странно – ведь это не самые мощные и раскрученные игроки на поле сложной механики?
Это прекрасные исторические имена с большим коллекционным потенциалом. Наоборот, ошибкой было до сих пор не создавать для них производственную базу. К тому же, не забывайте про Soprod – это сам по себе очень хороший независимый актив. И он работает не только на бренды группы, мы охотно поставляем механизмы другим производителям.
Но почему из множества перспективных имен с историей вы выбрали именно Perrelet и L.Leroy? Вы можете сейчас вспомнить, что именно подтолкнуло вас к принятию решения?
Что касается Perrelet, то мне это имя было известно давно, как и всем, кто долго связан с часовым делом. И мне даже нравились современные часы, которые выпускались, я их видел и для себя отметил. Но сам бренд не развивался, им владела компания, для которой основной бизнес был связан с электроникой, а Perrelet фактически существовал на балансе. Наконец, им это надоело, и владелец концерна стал искать покупателя на Perrelet. Я в то же время как раз искал хорошее имя, связанное с историей механики, и мне очень понравилось, что у Perrelet есть четкая узнаваемая идея – подзавод на циферблате. В итоге мы встретились, все обговорили и подписали бумаги, причем встретились на террасе отеля в Невшателе, были только мы вдвоем, никаких адвокатов и финансовых консультантов. И разошлись весьма довольные друг другом. Что касается L.Leroy, то это имя не нужно лишний раз представлять. Многие считали, что марка прекратила существование, но на самом деле какая-то жизнь в ней поддерживалась: выпускалось семь или около того экземпляров в год по специальному заказу одного клуба парижских интеллектуалов. Я решил, что L.Leroy безусловно заслуживает того, чтобы вновь вернуть ей мировую популярность.
И что произошло дальше? У вас в принципе есть какая-то уже опробованная «стратегия возрождения бренда»?
Когда я принимаю решение о приобретении марки, я, в принципе, уже вижу ее сильные и слабые стороны, я знаю, ради чего я ее покупаю. И тогда я ставлю задачу перед различными подразделениями, перед инженерами, дизайнерами, маркетологами, и так далее, я говорю, какого результата я жду. Но в итоге я сам всегда смотрю, что получается, бывает так, что продукт оказывается неудачным, или надо изменить концепцию, тогда все приходится начинать сначала. Никакого универсального секрета успеха у меня нет.
Вы приобрели Candino в 2002 году, это был серьезный швейцарский холдинг с производством в Хеберствилле и Бьенне, а у марки есть стенд в первом зале базельской выставки. Тем не менее, Candino считается маркой массовой. В то время как L.Leroy, которая уже давно нигде не выставлялась, вы определили в высший сегмент часового искусства с турбийонами и собственными калибрами. Это эмоции или маркетинг?
Candino – марка с хорошей репутацией, но короткой и довольно скучной историей. Я мог бы, конечно, придумать для нее пару блестящих концепций, нанять дизайнеров и креативных менеджеров, которые бы раскрутили имя и наверняка бы красиво обосновали, почему у Candino должен быть свой турбийон. А зачем? Эти часы отлично вписываются в свою нишу, на них стабильный спрос. В то время как для L.Leroy не нужно ничего придумывать. Само имя – живая история. Эти часы носил российский император, Наполеон, они упоминаются в литературе на одной странице с Breguet. С этими часами связано множество захватывающих сюжетов. Например, известны часы, которые Мария-Антуанетта подарила своему другу, архиепископу шведскому. Другой экземпляр L.Leroy совершил вовсе головокружительный вояж: перед войной часы были вручены Сталину одним из немецких генералов. Во время войны Сталин или кто-то из его приближенных подарил часы представителю французского сопротивления. А тот, в свою очередь, вручил их генералу Петену. И все эти перемещения проследили поклонники L.Leroy по серийному номеру. На аукционах часы L.Leroy сегодня очень редки и вызывают огромный интерес. Наконец, самые сложные в мире часы, хранящиеся в музее Безансона – это L.Leroy.
Кстати, о Безансоне. Вам не мешает сегодня то, что L.Leroy воспринимается как французская марка?
Никто не собирается отказываться от безансонских и даже от парижских корней этого часового дома. Например, мы проводим тестирование часов в Обсерватории Безансона – а этот сертификат хронометра считается более престижным, чем COSC, поскольку тесты более жесткие, к тому же Безансон – одна из редких лабораторий, которая тестирует часы уже в собранном виде.
Но я слышала, вы не только тестируете часы, но производите их в Безансоне?
На самом деле, не совсем так. У нас есть там офис и производство отдельных деталей, но главные фабрики находятся в Ля-шо-де-Фоне. Я бы вообще не стал проводить такое деление на Францию и Швейцарию. Когда меня спрашивают, где делают часы L.Leroy и Perrelet, я отвечаю как двести лет назад: в Юрских горах.
А новые марки вы не собираетесь приобретать?
Сейчас я в первую очередь хочу сфокусироваться на производстве, выпустить все запланированные калибры и модели.
Как же все-таки получилось, что от массовых брендов вы в итоге перешли к высокому часовому искусству?
Я и не уходил никуда от часов массового сегмента, это по-прежнему мой главный бизнес. В конце концов, он приносит мне основной доход. Только часов Festina я продаю порядка 5 миллионов экземпляров в год. Но если заниматься часами так долго, как я, начинаешь все больше интересоваться процессом производства. В конце концов, после стольких лет ты уже чувствуешь себя в праве оставить какой-то след в истории часового дела, а это связано с инвестированием в производство сложной механики. Для меня это не «переход», а две стороны одной монеты: с одной – коммерция, с другой – искренняя любовь к часовому делу. Бизнес, который стал страстью.
А еще какая-то страсть помимо часов у вас есть?
Даже две: политика и красивые женщины. Но больше меня ничего не интересует, не люблю спорт, я даже футбол не смотрю. Только часы, женщины и политика.
Опубликовано в журнале "Мои Часы" №6-2011