Дюфур & Буланже: Стражи времени
Лиза Епифанова
В 2012 году на SIHH был официально представлен проект сохранения ручных часовых ремесел Le Garde Temps, Naissance d'une Montre («Хронометр. Рождение часов»). Его «родителями» стали независимый часовщик Филипп Дюфур, основатели Greubel Forsey Робер Грюбей и Стивен Форси, а также преподаватель Технического лицея Дидро из Парижа Мишель Буланже. 30 мая 2016 года рабочий прототип хронометра, собранный Буланже вручную, был продан на аукционе Christie’s в Гонконге за рекордные 1,46 миллиона долларов. Что ждет проект дальше?
Вы можете вспомнить, кто именно был инициатором идеи Naissance d'une Montre, как она возникла и как, в конце концов, встретились все участники?
Дюфур: Это началось лет десять назад. Мы как-то встретились с Робером Грюбеем и Стивеном Форси и стали говорить о том, что главная проблема нашей отрасли — сохранение ноу-хау. Огромный багаж знаний и навыков, которые непонятно как и кому передать. Так мы говорили и говорили, пока не пришли к выводу, что надо сделать что-то реальное. А что может быть более реальным в часовой отрасли, чем сами часы? Мы решили их «произвести на свет» буквально как ребенка — так сразу появилось название проекта. Но нужно было найти кого-то, кто согласился бы посвятить ему максимум своего времени. А Робер знал Мишеля раньше и подумал, что он может согласиться. В итоге Мишель не просто согласился — он взял трехлетний отпуск, чтобы вначале полностью погрузиться в проект. Оказалось, что у Мишеля масса идей. Он показывал все новые и новые эскизы, а мы со Стивеном и Робером вынуждены были возвращать его на землю (смеется). Наконец, через три года у нас появился вполне реальный замысел. Тогда Мишель сделал финальный макет в CAD…
Прототип турбийона Naissance d'une Montre, получивший имя La Montre Ecole, был представлен в январе 2016 года после 4 лет работы
На компьютере?
Дюфур: Пришлось. Ради экономии времени. Если бы он начал просчитывать все вручную, а не в программе CAD, это заняло бы еще два года. А надо было уже приступать к производству самих деталей. Что, естественно, делалось только вручную.
Где это происходило?
Буланже: Я работал в собственной мастерской под Парижем. Но часть работы выполнял в Ла-Шо-де-Фоне в ателье Greubel Forsey, а иногда приезжал в мастерскую Филиппа.
Дюфур: Два года назад уже стало понятно, что мы сделали что-то реальное. Прототип был почти готов, его можно было показывать людям. И тогда мы стали искать партнеров, кто бы помог вывести проект на финальную стадию. Честно говоря, мы хотели привлечь часовые группы с их мощным маркетингом. Но им это было не интересно. Зато мы привлекли внимание крупных ритейлеров, таких как Seddiqi в Эмиратах и Pisa Orologeria в Милане. И, наконец, нашим партнером стал Christie’s, который провел фантастический аукцион и отказался от своей обычной премии. Теперь на очереди сделать все одиннадцать экземпляров серии, на которые уже есть покупатели. Кстати, первый экземпляр был доставлен клиенту в середине января.
Но это уже рутина, хоть и приятная. А что вы сами думаете делать дальше?
Буланже: Я буду продолжать делать часы (смеется). На самом деле этот опыт был уникален в том плане, что у меня было много теоретических знаний о часовом деле, но я впервые смог их все применить на практике. И теперь я по-другому смотрю на многие вещи. Это поможет мне в преподавании. А поскольку во Франции по закону я могу работать ограниченное количество часов, то останется время еще на чтото. Я буду дальше осваивать техники ручной работы. А еще, может быть, напишу книгу.
Дюфур: Это был только первый шаг. Мы основали фонд Time Aeon, который поддерживает традиционные часовые ремесла, сейчас в Женеве мы представляем в его рамках бренд Oscillon. Но также мы продолжаем программу передачи знаний молодым мастерам. Мы уже пригласили еще трех часовщиков из разных часовых школ: из Швейцарии, Франции и Финляндии.
Они также будут создавать часы с нуля? Дюфур: Нет, сейчас об этом речь не идет. Но они осваивают те техники, которые не преподают в современных часовых школах. Как делать ручной англаж, как самому вытачивать детали и правильно их полировать вручную. Возможно, это шаг к их следующим самостоятельным проектам.
Кстати, по вашему мнению, какая часовая школа на сегодняшний день самая лучшая?
Дюфур: WOSTEP неплоха. Я слышал много хорошего про ZeitZentrum в Гренхене. И еще школа во французском Морто.
Буланже: Париж, конечно!
Возвращаясь к Naissance d'une Montre: с какими серьезными проблемами вы столкнулись в процессе?
Буланже: Для меня главным врагом было время (смеется). Я работал в своем режиме: проектировал, делал, переделывал… Но остальным казалось, что все происходит очень медленно. Я и сам ловил себя на том, что начинаю торопиться. Сейчас никто не привык тратить так много времени на изготовление часов. Всем нравится только тот момент, когда готовые часы выкладывают на стол и клиенты начинают выбирать.
Дюфур: И еще была проблема со взаимопониманием, как мне кажется. В проект было вовлечено много людей, и они все представляли, так сказать, разные часовые культуры. Стивен Форси английскую часовую школу, Робер Грюбей из Эльзаса, там свои традиции. Мишель из парижской школы. Я из Вале-де-Жу. Мы по-разному представляли себе, что значит «сделать правильно». А в практическом плане самым сложным было найти подходящий инструмент. Например, Мишель мне показывал рисунок детали, а я его спрашивал: ну и с помощью чего ты будешь это вытачивать? Иногда оказывалось, что мы не можем подобрать подходящий инструмент, результат получался совсем другим, или процесс был очень сложным. Тогда нужны были другие идеи.
Господин Дюфур, когда мы беседовали в Базеле три года назад, вы говорили, что рады бы учить, но у вас совершенно нет на это времени, потому что в первую очередь должны сами делать часы. Сейчас же, судя по вовлеченности в Naissance d'une Montre и Time Aeon, время, видимо, нашлось. Каким образом?
Le Garde Temps — Naissance d'une Montre (слева направо): Дидье Кретан, Патрик Грэльс, Стивен Форси, Жан-Франсуа Эрар, Антуан Щуми, Мишель Буланже, Робер Грюбей, Северин Витали и Филипп Дюфур
Дюфур: Я говорил о том, что не могу обучать в своей собственной мастерской, потому что там я должен все время делать часы, это моя основная работа. Но этот проект был организован таким образом, что не отвлекал меня, Робера и Стивена. Всю работу взял на себя Мишель. Мы встречались для общего обсуждения раз или два в месяц. Иногда он приезжал ко мне в мастерскую и работал там несколько дней. Иногда он ездил в Ла-Шо-де-Фон. Но это совершенно не то же самое, что взять постоянных учеников и тратить на них большую часть рабочего времени.
В своей автобиографии Джордж Дэниелс вспоминал, что в Англии в середине ХХ века к часовым подмастерьям относились, как в книгах Диккенса, разве что не били. Тогда как сейчас часовой мастер — это элитная профессия, ее осваивают для удовольствия. И даже ваша программа выглядит скорее как хобби. Вам не кажется, что часовая профессия может быть отличным социальным проектом для тех, кто действительно в ней нуждается. Например, почему бы не открыть часовые классы в тюрьмах? Или в школах для трудных подростков?
Дюфур: Отличная идея! Я — только за. Некоторые преступники настолько талантливы, что могут делать прекрасные часы (смеется). Но кто будет это финансировать?
Буланже: Такие программы существуют во Франции. Заключенные делают часы и украшения. Это забавно, потому что многие из них как раз и сидят за кражу украшений.
То есть вы все-таки признаете, что Naissance d'une Montre — это утопический проект, устроенный в основном для развлечения всех, кто в него вовлечен?
Буланже: Для меня это было не развлечением, а вызовом собственным возможностям. Как можно заниматься часовым делом, если избегать подобных испытаний? Например, в школе, где я преподаю, каждый год в моем классе сидят примерно пятнадцать учеников. И в лучшем случае один из них действительно готов взяться за что-то смелое и новое. Остальные идут в потоке.
Дюфур: Это проблема не учеников, а школ. Они готовят тех, кто потом пойдет работать на часовые мануфактуры. То есть, фактически, не мастеров, а операторов, владеющих только тем объемом навыков, которые нужны крупным брендам. И все выпускники понимают, что, если хотят устроиться на хорошую стабильную работу, то должны не фантазию проявлять, а четко следовать инструкциям.
Швейцарские фабрики как раз сейчас переживают волну сокращений. Как вы думаете, отношение к часовой профессии изменится в будущем?
Дюфур: Я уверен, что нам придется вскоре пересмотреть концепцию «швейцарских часов». Делать меньше, лучше и, может быть, немного дешевле. Когда индустрия росла, привлекалось все больше работников, причем не только мастеров, но и маркетологов, продавцов, рекламщиков. Чтобы содержать всю эту армию, требовалось повышать цены, выпускать все больше и больше часов… А что происходит сейчас? Стоки переполнены. И никому не приходит в голову, что часы, хранящиеся на складе больше двух лет, надо, как минимум, отправить на репассаж. Может, на это сейчас надо бросить силы индустрии?