Метаморфозы и парадоксы Флерье
Историю маленькой коммуны Флерье в округе Валь-де-Травер кантона Невшатель можно изложить в виде сборника волшебных сказок в стиле Овидия. Последняя сказка о том, как сонный городок, известный в первую очередь мастерами-одиночками, за несколько лет превратился в современный часовой промышленный центр с мощными мануфактурами и даже собственным клеймом качества, самым строгим в Швейцарии.
Историю маленькой коммуны Флерье в округе Валь-де-Травер кантона Невшатель можно изложить в виде сборника волшебных сказок в стиле Овидия. Последняя сказка о том, как сонный городок, известный в первую очередь мастерами-одиночками, за несколько лет превратился в современный часовой промышленный центр с мощными мануфактурами и даже собственным клеймом качества, самым строгим в Швейцарии.
Если Женева всегда считалась «сердцем» швейцарской часовой индустрии, то кантон Невшатель служил ее рабочими мускулами, скромными и незаметными. Собственно, публичность Невшателя проявилась не так давно, с середины 90-х годов, когда Николас Г. Хайек превратил Бьенн в мозговой центр Swatch Group, а в пригородах Ла-Шо-де-Фона и Ле-Локля начали одна за другой вырастать здания часовых мануфактур из стекла и бетона. И легенды о трудолюбивых мастерах, которые собирают механизмы в засыпанных снегом горных избушках, действительно стали не более чем легендами, место которым — на форзацах суперобложки очередного каталога марки.
Но при этом на территории кантона оставались исторические часовые области, где время будто и впрямь остановилось. Где те самые мастера-одиночки и кропотливый ручной труд оставались главным местным достоянием, несмотря на технический прогресс, где профессия «часовщик» всегда считалась самой авторитетной. Конечно, многие из таких городков так и сгинули с часовой карты Швейцарии, превратившись в пасторальные селения при пастбищах и виноградниках. Похожая судьба могла бы ожидать и Флерье. Тем не менее сегодня мы можем наблюдать результат уникальной даже для Швейцарии метаморфозы: город, который фактически шагнул из XIX века в век XXI.
Карманные часы La Madonna della Sedia, выпущенные Bovet для китайского рынка. Изображение Мадонны на крышке повторяет одноименную фреску Рафаэля
Метаморфоза первая
Феномен Флерье во многом схож с историей заражения европейского винограда филлоксерой: когда эта тля в середине XIX века попала из Америки в Европу, она поразила всю почву Старого Света: от Франции до Италии, Португалии и Алжира, а затем перебралась в Южную Африку и даже Австралию. Куда бы ни ехали виноградари со своими черенками, пытаясь спастись от заразы, филлоксера следовала за ними. Не заразила тля только виноградники Австро-Венгрии — эту «пороховую бочку Европы», в которой в 1848 году началась «весна народов», приведшая в итоге к началу Первой мировой войны. Тут уж не до черенкования. Национальные распри привели к распаду империи, но сохранили вкус настоящего европейского вина, которое пили великие императоры.
Таким же образом Флерье практически не коснулся «кварцевый кризис», почти уничтоживший в 70-е всю швейцарскую индустрию — просто потому, что к этому времени в самом Флерье никакой индустрии уже не было. Она исчезла еще до Второй мировой войны, подорванная экономической депрессией 30-х годов и исчезновением главного заказчика — императорского Китая. От всего богатого наследия края остались лишь антикварные модели часов несказанной красоты, склады запчастей и ряд легендарных имен.
Одно из таких имен — Vaucher. Оно более других имеет право считаться символом Флерье. Хотя бы потому, что Давид-Жан-Жак-Анри Воше считается первым известным в городе часовщиком: он открыл свою мастерскую в 1730 году. Через двадцать лет во Флерье было зарегистрировано уже 15 часовщиков, а к концу XVIII века их насчитывалось 106, что составляло 13% населения города.
Но настоящая благодать свалилась на Флерье в 1830 году, когда Эдуард Бове и его братья, пользуясь своими связями с китайскими торговыми представителями, стали едва ли не монополистами по поставкам часов в Поднебесную. У Бове был торговый офис в Лондоне, но мастеров (часовщиков, граверов и ювелиров) они нанимали во Флерье. Их примеру последовали потомки Воше, а затем и братья Димье — последние ради нового перспективного рынка специально перенесли мастерскую во Флерье из Женевы.
Ателье Parmigiani Fleurier
Эти три семьи и стали основными производителями так называемых «китайских часов»: золотых карманных моделей, богато декорированных драгоценными камнями, украшенных ручными эмальерными миниатюрами, как правило, изготавливавшихся в парном варианте по уникальному эскизу. Сегодня «китайские часы» являются украшением коллекций и музейных экспозиций. Впрочем, обитатели Флерье трудились не только на благо императорской семьи и китайских чиновников. Например, братья Бове построили в Китае собственную часовую фабрику, на которой выпускались массовые часы для простого населения под брендом Bo-Way.
К концу XIX века в часовой промышленности Флерье было занято 634 человека, а часы, произведенные в мастерских, отправлялись не только в Китай, но и на Ближний Восток, в Латинскую Америку и США. Во Флерье открылась знаменитая часовая школа, в которую стремились со всей Швейцарии, и не удивительно, что Шарль Гийом, получивший в 1920 году Нобелевскую премию за изобретение инвара, был уроженцем Флерье.
Но поскольку именно Китай оставался основным рынком сбыта местных мастеров, после революции 1911 года большинство часовых компаний Флерье прекратили свое существование. Братья Бове продали фирму, и в течение десятилетий она сменила нескольких владельцев: например, с 1948 по 1966-й компания принадлежала женевскому дому Favre-Leuba, который использовал фабрику во Флерье для производства часов под своим именем — бренд Bovet к этому времени уже прекратил существование, как и его легендарные соседи Vaucher и Dimier. После войны последней во Флерье еще продолжала выпускать часы компания Numa Jeannin, но и она вскоре закрылась. Между прочим, часовой бренд Numa Jeannin с 1989 года вновь зарегистрирован в Лозанне, но до сих пор не представил ни одной коллекции.
Сертификат часов Bovet, экспортируемых в Китай
Метаморфоза вторая
В самый разгар «кварцевого бума», в 1975 году, 25-летний мастер-реставратор Мишель Пармиджани решил открыть во Флерье собственное часовое ателье. Его выбор был обусловлен простым фактом: Пармиджани родился в Валь-де-Травер в городе Куве, а вырос во Флерье. Поэтому мастерскую Parmigiani Mesure et Art du Temps он открыл прямо в собственном доме, где занялся тем, что всегда составляло гордость региона: тончайшей ручной работой, реставрацией старинных часов и изготовлением отдельных усложнений по специальным заказам.
Многие знатоки истории современного часового искусства легко представляют себе, как множество таких мастероводиночек пришли к успеху благодаря бурному развитию индустрии роскоши. Но возможно ли, чтобы в отдельно взятом городе сама по себе индустрия роскоши и богатые международные бренды появились в результате усилий единственного мастера-одиночки? Во Флерье — возможно.
В 1989 году Мишель Пармиджани приобрел права на марку Bovet. Как настоящий патриот он видел в этом имени символ славы Флерье и мечтал возобновить выпуск часов. Но отсутствие ясной концепции и, что еще более важно, средств помешали исполнению замысла. Поэтому уже в 1990 году Пармиджани заморозил проект, а в 1994-м продал марку своему давнему приятелю Тьерри Улеваю, который в 1997 году выпустил первую тысячу часов под возрожденным именем Bovet.
Гравюра, изображающая вид улиц Флерье в XIX веке
В 2001 году у Bovet опять появился новый, на сегодняшний день последний и самый успешный владелец — бывший фармацевт и коллекционер часов Паскаль Раффи. Он не только сумел возродить статус часов Bovet как престижнонесущего черты знаменитых «карманников» братьев Бове, но и, купив фабрику механизмов STT и еще несколько производств, объединил их под общим именем, также знаковым для Флерье — мануфактура Dimier 1738.
Что касается Тьерри Улевая, то сегодня он возглавляет еще один известный бренд, найденный в архивах и воскрешенный благодаря таланту Кристофа Кларе — Jean Dunand.
Порт Кантона — крупнейшего торгового города южного Китая
Метаморфоза третья
Потерпев неудачу с Bovet, Мишель Пармиджани решил расширить свое дело другим способом: и вместо того чтобы приобретать чужую марку, сам взялся за крупный аутсорсинговый заказ — разработку первого собственного калибра Chopard. С 1993 по 1995 год ателье PMAT создавало прототип 11 . линейного механизма с микросектором подзавода, получившего впоследствии имя LUC Caliber 1.96. В 95-м, когда Chopard представила собственный механизм, женевская компания арендовала у ЕТА фабрику механизмов во Флерье (по слухам, это была именно бывшая фабрика братьев Бове), которую затем выкупила в 2000 году, переименовав в мануфактуру Chopard.
Таким образом, в начале третьего тысячелетия пейзаж Флерье совершенно изменился: повсюду выросли современные фабрики, выпускающие почти все компоненты часов, причем их фасады украшают как исторические, так и новые имена. Включая и имя самого Мишеля Пармиджани.
В 1995 году по истечении контракта с Chopard мастер решился на третий эксперимент — продал контрольный пакет PMAT фонду Sandoz, владельцы которого тут же стали вкладывать в марку Parmigiani огромные инвестиции. Если поначалу по соглашению между PMAT и Chopard в часах Parmigiani устанавливались калибры последней (наряду с ETA и Frederic Piguet), то в 2002 году во Флерье появился отдельный производственный комплекс с громким именем — Vaucher Manufacture. Эта фабрика, также входящая в состав PMAT, выпускает базовые механизмы, причем не только для Parmigiani, но и для многих других марок.
Здание мануфактуры Chopard
Последний парадокс
Впрочем, на этом рост Флерье всетаки замедлился: в городе продолжается расширение производства, но пока что никто из новых марок не спешит оформить себе «прописку». Чтобы получить маркировку Fleurier на циферблате и корпусе вовсе необязательно выпускать там часы. В 2004 году главы всех часовых компаний региона — Bovet, Chopard и Parmigiani — объявили об открытии независимой организации Fleurier Quality Foundation, которая тестирует готовые часы, присваивая им знак качества — своеобразный аналог Женевского клейма. В отличие от последнего попытаться получить маркировку Fleurier Quality может любая компания, даже не располагающаяся во Флерье, а сами тесты считаются более разнообразными и сложными, включающими проверку точности хода уже собранных часов.
Президентом Fleurier Quality является независимый нотариус Жан-Патрис Хофнер,
Мишель Пармиджани и КарлФридрих Шойфеле занимают посты вицепрезидентов, а Паскаль Раффи входит в наблюдательный совет. Впрочем, даже из продукции самих компаний Флерье маркировку Fleurier Quality получают считаные сотни экземпляров в год — настолько суровы ее требования. Не удивительно, что желающих со стороны прикоснуться к «традициям Флерье» уже много лет никак не находится. И самая сложная, самая изощренная система тестов не только не пользуется популярностью, но и вообще практически не известна за пределами Флерье. Впрочем, это еще один из парадоксов, которые и составляют неповторимую историю этого удивительно города.
МИШЕЛЬ ПАРМИДЖАНИ, Основатель компании PMAT, вице-президент Quality Fleurier
Почему вы, прежде чем основать марку собственного имени, приобрели дом Bovet?
Потому что тогда мне показалось это очень хорошей идеей. Bovet — это известный исторический бренд, символ Флерье, дом с блестящими традициями и наследием. Возродить его, вернуть былую славу я счел достаточно серьезным вызовом своему искусству часового мастера. Но позднее понял, что это не совсем то, чего я хочу. Я видел уже пример такого успешного возрождения старого исторического имени — Blancpain. Ну и зачем мне, интересно, копировать Blancpain? Ради коммерческого успеха? Но я мог бы добиться его и другими методами. И тут я подумал, что возрождение старого бренда не соответствует моей философии. В конце концов, все великие часовые марки были созданы на свой страх и риск людьми, которые хотели что-то выразить и поэтому не стеснялись давать маркам свои собственные имена. Я — тоже мастер, который живет сейчас, в современности, мне есть что сказать и не стыдно поставить под этим высказыванием свою подпись, а не подпись человека, умершего сто лет назад. Поэтому я продал Bovet своему другу и хорошему специалисту Тьерри Улеваю, не сомневаясь, что он правильно распорядится наследием марки.
А что же все-таки послужило финальным толчком к появлению собственного бренда?
По правде говоря, деньги. Когда я только начинал работать во Флерье в 70-е, я был единственным часовым мастером в округе. Казалось, в часовой области для региона все потеряно. Меня считали ненормальным. Даже банки мне отказывали в кредитах. Что там говорить, долгое время у моей супруги было финансово более прочное положение, чем у меня. И потом, когда я занялся реставрацией и стал получать хорошие заказы, дела пошли на лад, но мне становилось все менее интересно. Реставрация — это, знаете ли, как археология. Исследование, а не творчество. А поскольку мне приходилось реставрировать лучшие образцы часов, таких как Breguet, Vacheron Constantin, я понял, что могу сам изготовить деталь практически любой сложности. Как вы знаете, я много реставрировал часы для Фонда Сандоз. И однажды Пьер Ландоль, президент фонда спросил меня: почему я не сделаю уже наконец часы под своим именем? Я честно ответил: очень хочу, но таких денег у меня нет. И тогда он мне сказал, что эту проблему фонд возьмет на себя.
Как известно, в XIX веке Флерье был главным поставщиком часов в Китай. Сегодня Китай — снова главный клиент швейцарских часовщиков. Опять же: вы не страшитесь повторения истории?
Китайский рынок перестал существовать в результате революции. А потом несколько экономических кризисов нанесли по часовой отрасли серьезные удары. Вряд ли нас ожидает подобное стечение обстоятельств. Но дело в другом. Те исторические дома Флерье пострадали в первую очередь потому, что они уж слишком хорошо жили. У них не было проблем со сбытом, они получали баснословные прибыли с Востока и поэтому совсем перестали заботиться о будущем. Им не к чему было стремиться, что их и сгубило.
Но, между прочим, Bovet поставлял в Китай не только сверхдорогие, но и вполне народные часы. Почему же сейчас Флерье ориентирована только на люкс?
У братьев Бове было 48 различных марок. Это была огромная структура, практически Swatch Group XIX века. И то, о чем вы спрашиваете, по сути: а не создать ли вам вторую Swatch Group? Нет, никто не будет этого делать, потому что создать конкурента такой структуре — это значит создать еще более мощную структуру, что практически невозможно.
КАРЛ-ФРИДРИХ ШОЙФЕЛЕ Сопрезидент Chopard, вице-президент Quality Fleuerier
Когда Chopard открыла мануфактуру во Флерье, это место вовсе не считалось часовым. Почему вы не выбрали более удобный и раскрученный регион?
Во Флерье нас привел Мишель Пармиджани, у которого там была мастерская. Мы довольно долго работали вместе, пока не стало очевидно, что у нас слишком разные философии: ему нравятся небольшие серии, штучная работа, а Chopard мы все-таки хотели сделать крупным часовым производителем. Поэтому нужно было строить собственную фабрику. Во Флерье у нас уже был офис, где работало три человека, и, посещая его, я как-то подумал: а ведь тут хорошее место! Есть квалифицированный персонал, и при этом достаточно тихо и спокойно, не то, что в Женеве. К тому же, например, в таком месте, как Ла-Шо-де-Фон, где часовые компании стоят на одной улице и работают с одними и теми же подрядчиками, если ты что-то делаешь, об этом сразу знают все твои соседи. Тогда как жизнь во Флерье обеспечивает спокойствие и дискретность. Я ни одного дня не пожалел о своем решении.
Вы были одним из инициаторов создания Quality Fleurier. Скажите, вы задумывали его как аналог Женевского клейма?
Вовсе нет! Просто когда мы увидели, что во Флерье производится уже довольно много сложных часов, то мы с другими марками, Bovet и Parmigiani, решили, что нам нужна независимая организация, которая бы тестировала наши механизмы. COSC нас не устраивал, поскольку там тестируются только механизмы без корпусов и усложнений. «Женевское клеймо» в первую очередь оценивает по эстетическим критериям, это не тест, а скорее список требований к обработке механизма. Нам же нужна была система тестов, которая сочетала бы все, оценивала бы и отдельные узлы, и готовые часы в целом. Как тест-драйв для автомобиля.
А почему такая прекрасная идея не получила широкой известности?
Потому что мы оказались заложниками своей же высокой планки. Например, мы изначально решили, что любой может отдать свои часы на экспертизу Quality Fleurier. Но не многие до сих пор готовы решиться. У Chopard сегодня порядка 500 часов в год из линии L.U.C получают сертификат Quality Fleurier. В этом году мы представили первый собственный турбийон, отмеченный этой маркировкой.
А в чем принципиальная разница между калибрами L.U.C и другими механизмами Chopard? Почему доля первых так мала?
Базовые платины механизмов производятся везде одними и теми же CNC, разница начинается, когда речь заходит о ручном труде. Сегодня главный ценообразующий фактор производства механизма это финишная обработка. Если у вас есть отделка по стандартам Женевского клейма, то механизм уже стоит в три раза дороже. Потому что такая отделка требует времени. Полировка моста турбийона — это 8 часов ручной работы, к тому же всегда есть риск, что что-то сломается и придется делать снова.
Но не кажется ли вам, что ценность ручного труда, ценность обработки механизмов сейчас неоправданно завышена? Цены на часы не могут же расти бесконечно?
Давайте сравним ситуацию с дорогой машиной. Шикарная новая машина стоит дорого. После покупки цена ее цена сразу снижается. Через пару лет цена гарантированно падает вдвое. Следуя вашей логике, никто не будет покупать шикарные дорогие машины. Однако их раскупают! И катера раскупают, и самолеты, и никто не делает их объектом инвестиций. В этом отношении часы все же более рациональная покупка, потому что мой сын через 20 лет сможет завести мои часы, но вряд ли сможет завести мой автомобиль.
Полностью текст интервью с Мишелем Пармиджани и КарломФридрихом Шойфеле читайте в статьях Pаrmigiаni – трудное дитя и Полный тест-драйв
Опубликовано в журнале "Мои Часы" №4-2011