Десять тучных волов
За все 400 лет существования швейцарской часовой промышленности не было в ее истории десятилетия, когда бы стремительные подъемы столь быстро сменялись оглушительными падениями и, наоборот, как первые десять лет третьего тысячелетия.
Взлеты у часовой отрасли, разумеется, были. Например, в 1940-х, когда производство ежегодно росло на многие десятки процентов (вот уж правда – кому война, а кому мать родная). И падения притом жесткие, часовщики с Юрских гор тоже еще не забыли: во время знаменитого кварцевого кризиса, с 1970-го по 1985-й, количество компаний в отрасли уменьшилось втрое, а занятый на них персонал – почти вчетверо. Но вот чтобы в пределах одного десятилетия плюс успел дважды поменяться на минус (да еще какой минус!) – такого не было. По крайней мере с тех пор, как люди придумали статистику. Более того – 2000-е стали удивительным периодом, когда многое происходило вовсе не так, как ожидалось.
Высшая точка
20 января, в разгар Женевского салона SIHH, стало известно о банкротстве фабрики BNB Concept. Взлет и падение этого предприятия, пожалуй, лучше всего иллюстрирует путь, который прошла за последнее десятилетие вся часовая индустрия. BNB была образована в 2004 году как креативное сверхвысокотехнологичное предприятие, занимающееся разработкой и производством уникальных сложных механизмов по заказам часовых марок.
В основе успеха фабрики лежали три составляющие: парк высокоточных обрабатывающих центров, квалифицированные сборщики и креативные конструктора. «Если у вас есть деньги, мы сделаем все остальное!» – примерно так можно сформулировать девиз компании. Владельцы брендов приходили сюда с идеями или смутным желанием «хочу не как у всех» – 130 человек персонала понимали, рисовали, производили и заставляли работать самые безумные задумки.
И если весной 2004 года у BNB Concept было только 4 заказчика (включая главного спонсора, фактически давшего толчок развитию фабрики DeWitt), то к июлю их было уже семь, а в 2006 году девять различных марок представили свои новинки на базе механизмов BNB, среди которых было 4 мировые премьеры. Сотрудничество с BNB не только не скрывалось марками, наоборот – указать в качестве создателя механизма эту фабрику само по себе стало знаком качества.
Фантастический подвешенный в воздухе турбийон Concord, модели для Hublot, турбийоны для ювелирного дома Boucheron и эксцентричного Roman Jerome, часы Quenttin с месячным запасом хода для Jacob&Co и новая марка Confrerie Horlogere, – все это BNB. Клиентами фабрики были практически все часовые компании, от только что стартовавших проектов, за которыми не было ничего, кроме амбиций инвесторов, до брендов с многовековой историей.
Рост интереса к сложным необычным часам вызвал колоссальный спрос на услуги фабрики. BNB была завалена заказами и просто купалась в деньгах. Суперстанки, комфортные условия работы для сотрудников, персональные самолеты для руководства, всемирная слава и престиж. Высшей точкой благополучия стало банкротство.
Два пика, два падения
Наливая шампанское по случаю миллениума, часовщики совершенно искренне лучились оптимизмом. Хотя число людей, носящих часы, перестало расти еще несколько десятилетий назад, выручка отрасли устойчиво увеличивалась. «Нулевой» год оправдал ожидания и дал вовсе не нулевую прибавку экспорта в 14%. В 2001-м тоже все шло хорошо. Но только до 11 сентября.
Удар по башням- близнецам срекошетил по швейцарскому часпрому: экономика США, крупнейшего на тот момент покупателя престижных часов, едва не скатилась в рецессию, встали авиаперевозки и туризм (по разным оценкам, до четверти часов покупается во время поездок), повалились биржевые индексы и без бонусов оказались работники финансовой сферы, на которых приходится еще около 15% потребления часов.
Да и общий эмоциональный фон перепуганного населения западных стран не способствовал покупкам роскошных товаров. В результате – стагнация в 2002-м и минус 4% в 2003-м. Затем надувающиеся по всему миру финансовые пузыри вернули рынку оптимизм. Объем экспорта швейцарских часов уверенно пересек отметку в 10 миллиардов франков и вплоть до 2008-го показывал более чем двузначный рост.
В итоге, несмотря на явный провал 4-го квартала, в целом 2008-й год оказался для отрасли самым удачным: объем продаж составил рекордные 17 миллиардов франков, экспорт по сравнению с 2000 годом вырос на 67%, а число занятых в отрасли за 8 лет увеличилось почти на треть. Часы стали самой большой категорией на рынке товаров роскоши, потеснив дорогие автомобили, произведения искусства, эксклюзивные варианты проведения досуга и прочее и принесли 16% из 175 миллиардов долларов его общего оборота (в розничных ценах).
При этом рост происходил прежде всего за счет бурного спроса на дорогие товары. Не то что гельветы, но даже японцы с Seiko и те ринулись в верхний эшелон, выпустив уникальные репетиры и ювелирные часы по $160 000. Не прибавить на очередной выставке 20–30% к цене своих товаров стало просто неприлично. Интересно, кто-то еще помнит, что в 2000-м средняя цена Omega составляла $2000, золотые Longines можно было купить за $700, а Zenith – за $2200?
Появлявшиеся как грибы новые проекты поражали фантастическими моделями и астрономическими ценами. Это время и стало пиком успеха BNB. Часовщики не глядя покупали новое оборудование и бизнес-джеты, подписывали рекламные контракты с командами «Формулы-1» и знаменитостями, BaselWorld и Женевский SIHH получили признание как самые шикарные выставки планеты. Настроение портил только Николас Хайк, который еще в 2002 году пообещал перестать снабжать коллег механизмами, портил рынок, продавая турбийоны от Breguet за какие-то жалкие $80 000, и не переставал зудеть, что нельзя, мол, забывать о недорогом массовом товаре.
Даже осенью 2008-го руководители компаний из верхнего эшелона бодро заявляли, что им кризис нипочем: мол, у нас листы заказов расписаны на 3 года вперед, да и вообще – исключительные часы будут покупать всегда. Зима-весна 2009-го заставили часть из них искать новую работу, а остальных – опуститься на землю. Переполненные магазины не спешили закупать товар, а покупатели стали отказываться даже от предоплаченных заказов.
В итоге сильнее всего пострадали как раз марки, ориентированные на элитный товар, тогда как экспорт часов розничной ценой $500–1000 даже вырос. Хайек, старавшийся не привлекать кредиты, отладивший вертикально-интегрированную структуру своего концерна и никогда не бросавший массовый сегмент, опять показал конкурентам, кто в доме главный. На момент сдачи номера так и не были опубликованы данные о результатах 2009 года.
Но экспорт за 11 месяцев просел почти на четверть. Еще сильнее сократилось производство: зимой-весной 2009-го часовые марки практически остановили заказы. Пустующие цеха стали привычной картиной на многих предприятиях. Кому-то из них помогают местные власти, посчитавшие, что дешевле оплачивать работникам один-два дня простоя в неделю, чем полную сумму пособия по безработице. А кто-то, как BNB, помер. Встречая 2010-й, часовщики старались не столько заглянуть в будущее, сколько вспоминали былые счастливые годы. И еще – Хайека, будь он неладен.
Хорошая работа
«Давайте выпьем за прошедшие 10 лет, – предложил бутлегер Максимилиан Беркович на вечеринке в честь отмены сухого закона. – Это были не просто хорошие годы. Это были годы, когда мы хорошо работали». Размышляя о феномене швейцарского часового искусства, на ум приходит именно эта сцена из фильма «Однажды в Америке».
Действительно, как можно было тогда предположить, что запрет на ввоз и продажу спиртного станет началом целой исторической эпохи, а гангстерские войны, истории взлетов и падений бутлегеров, подпольные клубы перерастут рамки экономико-социального явления и станут одним из столпов современной культуры и мифологии.
А ведь в эти годы люди просто хорошо работали. Конечно, нельзя проводить параллели между сухим законом и бумом спроса на швейцарскую механику. Но нельзя отрицать: результат, с которым часовая индустрия пришла к концу ХХ века, отнюдь не предполагал, что самый бурный рост в ней даст «побочная» и чуть не загнувшаяся ветвь – производство механических часов.
Знаменитый проект Николаса Хайека по спасению швейцарской часовой промышленности от банкротства отнюдь не предполагал спасение и возрождение производства механических часов как таковых. Не говоря уж о возрождении их престижа. Именно поэтому самую именитую и сложную марку Breguet в свой портфель Swatch Group приобрела чуть ли не в последнюю очередь – в 2001 году, переманив тем самым бренд в Базель с Женевского салона SIHH.
Популярность, даже сверхпопулярность механических часов – это явление уже наших нулевых годов, что подтвержда- ет статистика Федерации швейцарской часовой индустрии. Если в 2000 году швейцарцами было продано кварцевых часов на 5,5 миллиарда франков, а меха- нических – на 4,5 миллиарда, то уже через год цифры зеркально поменялись места- ми.
С тех пор выручка от экспорта кварца практически не изменилась. А вот некогда похороненная механика стала основным генератором роста и в 2008-м дала 12 из 17 миллиардов франков экспорта. Тут нечего добавить: это действительно были годы, которые люди работали. И мы удивимся, осознав, над чем именно. Не изменив суть и принцип работы часового механизма, законсервировав его, огородив правилами, сертификатами и «клеймами», одно другого строже, часовщики инвестировали огромные средства, чтобы полностью изменить сам процесс производства механических часов, превратив его из нудного труда в красочное высокотехнологическое шоу.
Замена напильнику
Не знаем, заметили ли покупатели, что за 10 лет из буклетов и каталогов часовых компаний практически исчезли сказки про занесенные снегом домики в горах, где долгими зимними ночами мастера терпеливо вытачивают хитроумные детальки. Вместо этого мы видим фотографии современных станков, мониторов с чертежами в AutoCad, каких-то хитроумных устройств, ассоциирующихся скорее с фантастическими фильмами, чем с традиционным ремеслом.
В отрасли действительно произошли огромные изменения. Первое и важнейшее – почти повсеместный полный переход на гибкие автоматизированные технологии производства комплектующих. В 2000 году многокоординатные обрабатывающие центры были еще редкостью, а их характеристики ограничивали спектр применения.
Сейчас им доступно практически все, и уже мало кому приходит в голову вытачивать мост или детали карет- ки турбийона классическим инструментом. Изображения заснеженных домиков в рекламных буклетах сменились на фотографии современных стеклянных производственных корпусов – таких, как у Piaget, Jaeger-LeCoultre и BNB. К тому же спустя 150 лет после ее изобретения полиграфистами часовщики освоили-таки фотолитографию и в 2005 году на свет появились первые часы, часть деталей которых была произведена по технологиям и из материалов, никогда ранее в индустрии не применявшихся.
Это прежде всего диоксид кремния, уже давно и хорошо известный электронщикам. «Фотомануфактура», как назвали новый метод в пресс-релизах, означала для отрасли действительно прорыв. Новая технология обеспечивает немыслимую ранее точность и позволяет получать детали, не требующие в дальнейшем никакой обработки и, что еще важнее, регулировки.
А ведь именно финишная доводка и регулировка считались операциями, где машина не может заменить человека и где требуется наиболее квалифицированный и высокооплачиваемый труд. У фотолитографии тоже есть свои ограничения: например, она позволяет получать только плоские, двумерные детали, диоксид кремния тверд, но достаточно хрупок, есть проблемы с паразитными электрическими полями, а первые детали оказались весьма дорогими.
Но потенциальные преимущества перевешивают недостатки, и число фирм, заинтересовавшихся модной темой, увеличивается с каждым годом. По идее переход от традиционных методов с большой долей ручного труда к производству, управляемому компьютерами, должен был понизить имидж часов и их ценность в глазах покупателей, «убить часы как тему».
Но получилось с точностью до наоборот: современные машины открыли перед часовым делом новые горизонты, позволив воплотить в жизнь как большую часть нереализованных изобретений мастеров прошлых столетий, так и создать принципиально новые конструкции. В качестве примера можно привести турбийон. Количество турбийонов, выпущенных с момента изобретения Бреге и по 1990 год, оценивается в несколько сотен.
А сейчас каждый год этого самого зрелищного из усложнений производится многие тысячи, и нижний порог цены на «завихренный» механизм опустился до $400. Такие конструкции, как Dual Tow от Кристофа Кларе, Memoire от Maurice Lacroix, сверхсложные модели от Franck Muller, Urwerk и многие другие, вообще были бы невозможны в прошлом.
В результате ценители часов выстраивались в очередь за новинками с сумасшедшим сочетанием колес и рычагов и их совершенно не останавливали ни отсутствие сказки о заснеженном домике, ни то, что стоимость небольшого наручного прибора вплотную подошла к цене, если не самолета, то современного танка. Говоря о гонке инноваций, нельзя обойти и ее оборотную сторону.
Спеша удивить почтенную публику очередным шедевром, компании зачастую сокращают сроки выпуска новинки за счет этапа тестирования. В итоге покупка часов с экстравагантным механизмом превращается в лотерею, и очень часто безвыигрышную. Некоторые компании осознали опасность потери имиджа и предпринимают серьезные шаги в направлении повышения надежности.
Так, именно обеспечение качества и повышение уровня доверия к выпускаемой продукции назвал приоритетным для себя Матиас Шулер, недавно принявший командование Roger Dubuis. В последние пару лет не стало прежних жалоб на Blancpain: по отзывам сервисменов и продавцов, компания исправила ситуацию. Но многие небольшие фирмы и новые проекты по-прежнему грешат желанием удивить клиентов непроверенными решениями.
Каждому – свое
Новые технологии подоспели вовремя – как раз к тому моменту, когда рынок потребовал новых часов. Массовое поточное производство 60–80-х было ориентировано на выпуск приборов времени, каковыми тогда являлись часы. Современный часпром призван удовлетворить потребность в самовыражении. А для этих целей конвейер с его неизбежно однотипной продукцией и сложной пере- наладкой уже не подходит.
Цифровые станки, и особенно фотолитография, призваны выпускать совсем другие часы. Еще 5 лет назад, отвечая на вопрос о производственных мощностях Swatch Group в Китае, президент Tissot Франсуа Тьебо ответил: «Да забудьте вы про этот Китай! Никому он не интересен. Новое оборудование почти не требует участия человека, и скоро себестоимость продукции, произведенной в Швейцарии или Китае, будет одинаковой. В будущем на первый план выйдет способность быстро создавать новый товар».
Будущее, про которое тогда говорил Тьебо, уже настало. Помимо новых технологий, Swatch Group меняет и принципы создания продукции. Разработанная ЕТА методика ускоренного тестирования механизмов позволяет выявить 99% проблем нового калибра в течение месячного цикла испытаний. Это означает, что группа может обновлять модельный ряд с недоступной ранее скоростью.
Наряду с ростом сложности часов верхнего эшелона, в случае массовой продукции, производители применяют решения, снижающие себестоимость. Так, конструкция анонсированного год назад механизма С01 от Tissot не содержит деталей сложных форм: платина и мосты представляют собой плоские пластины, соединенные пластиковыми проставками. В результате мы можем купить качественный механический хронограф всего за $500.
Детали из кремния тоже перестали быть экзотикой: Omega использует сотни тысяч кремниевых спиралей в своих коаксиальных de Ville – не для рекламы, а чтобы обеспечить хронометровую точность. Производители кварцевых часов сумели растянуть срок службы батарейки до десяти лет, и покупателю просто нет нужды задумываться об обслуживании часов весь срок их разумной службы.
Нет, двухтысячные не принесли революции в производство часов – просто в последнее десятилетие многое из того, что разрабатывалось часовщиками в конце прошлого века, наконец-то стало отраслевым стандартом. Все это позволило индустрии предложить покупателям новый товар: интересный, необычный, уникальный. Вполне возможно, еще через несколько лет мы не будем покупать часы в магазине, а будем заказывать их по собственному проекту.
Первые шаги к этому уже сделаны. В проекте Quai De L’ile компания Vacheron Constantin предлагает клиенту самому выбрать материал различных элементов корпуса, цвет и отделку циферблата. Демократичная Swatch делает проще: покупатель может взять из корзинки любой корпус и любой браслет, а мастер-продавец соединит их в одно целое.
Люди вместо марок
Новые станки привели на часовой олимп новых людей. Десять лет назад главными ньюсмейкерами были крупные компании – владельцы брендов, именно с их руководителями рвались взять интервью журналисты. Конкретные же мастера, создававшие шедевры микро-механики, были чем-то вроде придатка к станкам и почти всегда оставались безымянными. Когда в 90-е Франк Мюллер назвал марку своим именем (а не, скажем, Muller Sirmakes, что больше соответствует швейцарской традиции, если посмотреть на исторические дома), его обвинили в жажде дешевой славы.
Но оказалось, что клиентам приятно приобретать сложные часы именно «от Мюллера», которого многие знают лично. В нулевые же марки – имена собственные начали расти как грибы, четко привязав в сознании потребителей часы к определенному автору, пусть даже и виртуальному (до сих пор многие ищут ответ на вопрос, кто такой, например, Морис Лакруа). Harry Winston стала первой компанией, открывшей имена реальных создателей своих Opus’ов.
Так широкая общественность узнала о существовании Виани Альтера, Кристофа Кларе, Джулио Папи и других замечательных мастеров. Теперь уже они, а не президенты компаний украшают страницы журналов и раздают интервью. Такое смещение внимания естественно. В самом деле, для того чтобы обратить внимание публики, мало купить станок или заплатить за рекламу – надо придумать и спроектировать механизм, который станет сенсацией.
И здесь концерны всегда будут проигрывать одиночкам: творить в четком соответствии с бизнес-планом не удавалось пока никому. Часовой мир пришел к совершенно новой для себя конструкции, где бренды превратились в своеобразную прокладку между креативными мастерами и покупателями. Означает ли это, что через какое-то время прокладка будет устранена за ненадобностью?
За рост влияния независимых мастеров говорит общая тенденция в потреблении: с развитием постиндустриального общества мы все меньше покупаем просто товары как способ удовлетворить какую- либо материальную потребность и все больше стараемся через товары и услуги прикоснуться к какому-то опыту, установить связь с другими людьми. В случае часов, чем меньше слоев изоляции в виде компании-производителя и дилеров стоит между мастером и коллекционером, тем выше для последнего ценность товара.
«Конечная цена часов зависит от бренда, – сказал во время нашей встречи Джулио Папи, – часы с одинаковым модулем будут продаваться по разным ценам, если на циферблате будет стоять Audemars Piguet или Baume & Mercier». Наверное, он прав. Но можно быть уверенным, что какая бы надпись ни стояла на часах, интерес к очередной созданной лично им модели будет одинаково высоким. Разумеется, исторические марки никуда завтра не исчезнут – просто потому, что постоянно работать на одну марку, даже своего имени, ни один мастер не может. Бренд – это всегда определенные ограничения, а никто не может предсказать, какая именно безумная идея придет в голову часовщику.
Потому, например, Renault&Papi, вроде бы дочерняя компания Audemars Piguet, создает модели не только для материнского бренда, но и на сторону. Однако изменение структуры отрасли налицо, и оно уже привело к изменению отношения к маркировке Swiss Made. Споры вокруг нее не утихали все десятилетие. Но независимо от того, какой новый закон будет в итоге принят, она уже потеряла прежний смысл. Даже если Мартин Фрей решит сделать следующий Urwerk не в Швейцарии, а в Испании или Голландии, вряд ли это скажется на интересе клиентов или цене. Часовое дело сегодня раздели- лось на два направления: массовые часы и часы как искусство. Во втором случае первична заложенная в продукт идея и имя мастера, страна не важна абсолютно.
Да и в массовом товаре имя марки тоже является более сильным подтверждением качества, чем Swiss Made. И ничего страшного в этом нет. Когда-то уважение к маркировке возникло благодаря высокому качеству продукции индивидуальных мастерских, затем она послужила зонтиком для ростков новых марок. Сейчас опять отрасли в целом предстоит поработать на общее имя.
Больше знаний, больше мобильности
Кажется, за прошедшие десять лет часовщики сделали все, чтобы не оставить для публики очевидных и беспокоящих секретов: они показывают, как именно производятся часы, кто их придумывает и выпускает, а новости о том, что такой-то мастер перешел из компании такой-то в компанию такую-то, тут же разносятся по сообществу. И создав эту открытость (или, во всяком случае, правдоподобную иллюзию открытости), часовые производители решили две главные проблемы, которые по прогнозам начала века представляли серьезную угрозу: развитие Интернета и мобильных телефонов.
Десять лет назад выставка в Базеле началась с конференции со знаковым названием: «Интернет-технологии в развитии часовой индустрии». Интернет открыл пути общения. Новинки тут же появляются в Сети, на форумах, и в блогах активно обсуждаются модели и события в жизни компаний. Время восхваления ушло, конкуренция и большое число покупателей свидетельствует о том, что ситуация на рынке стала более честной и открытой: если кто-то допустил брак, украл технологию и выдал ее за другую, это моментально становится известным и вызывает обсуждение.
Честности, объективности и новых фактов – вот чего сейчас требуют клиенты от производителей, от экспертов и от часовой прессы. И, как видно, эта тенденция будет усиливаться. Взамен Интернет дает часовщикам колоссальную скорость распространения информации и новые возможности общения с клиентами. Вторая проблема, которая в 2000 году воспринималась как серьезная опасность для отрасли, – рост популярности мобильных телефонов. «Молодежь больше не хочет носить часы, они смотрят время на мобильнике!» – ужасались часовщики.
Да, начало нового века стало эпохой расцвета «трубок», и одно время казалось, что они навсегда отберут у часов лавры товара, определяющего имидж и статус владельца. «Единственная вещь, которой мужчины хвастают у кого меньше, – это мобильник». Эта и другие поговорки были рождены явно не на пустом месте. Часовщики долго выжидали, но в итоге достойно ответили сразу по двум направлениям. Во-первых, они поставили себе на службу самый популярный и культовый гаджет: с появлением i-Phone создали и распространили десятки приложений к нему, демонстрирующих во всей красе часы на экране мобильника.
А во-вторых, часть из них решила сыграть на вражеском поле и выпустила эксклюзивные мобильные устройства под своими брендами. Некоторые из них, например аппараты от TAG Heuer, оказались коммерчески очень выгодным продуктом. Обычные же телефоны к концу десятилетия перестали восприниматься как угроза: культ гаджетов постепенно стал сходить на нет, они чем дальше, тем увереннее переходят в категорию чисто функциональных устройств. Гибриды в виде телефонов на запястье не прижились. В итоге все вернулось на круги своя: мы звоним по телефону, а время смотрим по часам. Вот уж воистину: все, что нас не убивает, делает нас сильнее.
Добро пожаловать в Просвещение
Активное использование Интернета, электронных аксессуаров, самых передовых технологий производства и эксперименты с новейшими сплавами – за прошедшие десять лет часовщики поставили себе на службу практически весь инструментарий технического прогресса. При этом, не изменив саму суть часового дела, саму идею механизма. И в этом и заключается главный секрет их бешеного успеха. Почему наука была столь популярной в эпоху Просвещения? Потому, что тогда знаний и жизненного опыта обычного человека вполне хватало, чтобы понять и оценить значение того или иного открытия.
Начиная с Эйнштейна большинство изобретений стали столь узкоспециальными, что понять их могла лишь узкая группа людей. Сегодня механические часы в чем-то похожи на науку эпохи Просвещения: они интересны и (вроде бы) понятны большинству. Почему при всем безусловном техническом превосходстве кварц не вызывает у нас таких эмоций? Потому что наш мозг не в состоянии осознать, что происходит внутри мельчайших проводочков и извилин сложных микросхем. А движение механических колес и рычагов кажется нам естественным и вполне понятным.
Механические часы – это именно та вещь, которая способна стать поводом для серьезного обстоятельного, почти научно- го разговора уважаемых людей самых разных интересов, каждый из которых может чувствовать себя в этом вопросе столь же компетентным, как в футболе. А о чем еще нам разговаривать за бренди и сигарами? О генетике? О нанотехнологиях? Наше сознание нуждается в том, чтобы делать открытия. И механические часы дают ему такую возможность.
Сегодня повышение точностных характеристик или надежности не является для часового искусства самоцелью. У него вообще нет определенной цели, кроме как удивлять и давать повод для размышлений, для разговоров. А значит, часовое искусство может идти по любой кривой тропинке. Например, реанимировать и совершенствовать какую-то полузабытую тему, которая в свое время была отвергнута именно как бесперспективная и затратная.
И тут в выигрыше оказываются те марки, которые ухитряются удержать тонкую грань между ощущением современности их механических творений и включением в них элементов реального технического прогресса. Так, можно совершенствовать производственное оборудование, экспериментировать с материалами, поражать воображение сенсорным стеклом и кремниевым спуском – но ровно до того момента, пока человек не перестанет понимать, «как это тикает».
«Мы используем старые принципы, просто делаем то, что было недоступно мастерам прошлого» – таков самый популярный лозунг часовых производителей, объясняющий инновационность той или иной конструкции. А любое обращение к современным технологиям в качестве действующего элемента самого механизма тут же приводит к отторжению у публики. Именно поэтому разорилась компания Ventura, часы которой вызывали восторг у настоящих специалистов.
Нам нравится Spring Drive от Seiko, но неприятно режут слух слова «катушка генератора». А у Ивана Арпа, безупречно чувствующего потребность клиентов в таких «понятных интеллектуальных сенсациях», был один провальный проект: RomainJerome Titanic DNA Nano Capsule, на задней крышке которых помещалась нанокапсула с неким текстом или картинкой, разглядеть которую можно было только в электронный микроскоп.
Модель была снята с производства не потому, что инновация оказалась недостаточно зрелищной. Просто само понятие «электронный микроскоп» не может входить в инструментарий эпохи Просвещения. Каждый элемент механических часов должен быть достаточно крупным, чтобы его движение можно было разглядеть с помощью обычной часовой лупы.
Вперед в прошлое
Главный феномен первого десятилетия нашего века заключается в том, что часовое искусство наглядно продемонстрировало: то, что могло бы его погубить, на самом деле становится лишь отправной точкой для нового этапа развития. Ни технический прогресс, ни противоположная ему проблема – отсутствие идей, на самом деле не могут никак воздействовать на часовое искусство, поскольку оно осталось единственным ответом на потребность людей в простых и понятных открытиях. И как раз на идеях Просвещения базируется философия Фонда часового искусства (FHH), основанного 4 года назад доктором Франком Колоньи (Richemont Group), Жасмин Одемар (Audemars Piguet) и Луиджи Макалузо (Sovind Group). Фонд не помогает независимым мастерам финансами, не инвестирует в бренды и не обеспечивает рекламную поддержку.
Он учит. Сейчас, во времена экономического кризиса, много говорится о том, что люди будут поворачиваться в сторону более дешевых товаров, что культ показной роскоши сойдет на нет, уйдут камни, попугаистые цвета и даже розовое золото станет моветоном. Из этого чаще всего делается вывод, что эпоха дорогих часов подошла к концу. Может быть.
А может, повторятся времена Кальвина, которые и стали толчком к зарождению швейцарской часовой промышленности. Культурный код в западном мире действительно меняется в сторону менее показных форм потребления. Вполне воз- можно, что от эффектных и дорогих вещей покупатели перейдут к скромным внешне, но сложным и от этого не менее дорогим часам. Таким, на которых специализировалась BNB. Кстати, ключевых сотрудников и оборудование компании перекупил Hublot. Бивер еще ни разу не ошибался – значит, креативность часовщиков остается в цене.
Опубликовано в журнале "Мои Часы" №1-2010